Понедельник, 17.06.2019, 18:01
История царствования Александра II
в лицах и биографиях
|
Меню сайта
Поиск
Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
В пансионе Эннеса - 2В пансионе Боткин находился с восьми часов утра до
семи вечера, приготовляя уроки вместе с Белоголовым. Но продолжал занятия еще и
дома. Он читал в подлиннике французскую литературу, сидел над учебниками
латыни. В доме выписывались московские и петербургские
журналы. На полках лежали свежие и старые номера: «Телескоп» с приложением
«Молва». В ней в тридцатых годах начал сотрудничать Белинский. Теперь Сережа
сам прочел «Литературные мечтания» и другие его статьи. В «Отечественных записках» и в «Современнике» тоже
писали знакомые Боткиных — друзья брата Василия. В первом номере «Современника»
за 1847 год был напечатан очерк Тургенева «Хорь и Калиныч» из «Записок
охотника». До сих пор споры и разговоры о крепостном праве, которые велись а
купеческом доме, имели для Сергея скорее отвлеченный характер, теперь же в
решении этого вопроса приняло участие сердце, горячее воображение, разбуженное
художественным словом. Сергей знал, что под псевдонимом «Искандер» в
«Современнике» пишет Александр Иванович Герцен. Сергей прочел уже повесть
«Доктор Крупов», а через год он встретился с этим же персонажем в романе «Кто
виноват?». Молодого Боткина в обоих этих произведениях больше всего заинтересовала
личность Семена Ивановича Крупова. Как-то раз Сергей сунул Белоголовому книгу,
ткнув в то место, где Крупов отстаивал свое право оказывать помощь нуждающейся
в нем кухарке и не спешить к истеричной барыне, болезнь которой была вызвана
семейной сценой. — Вот это стоящий человек, — сказал Боткин и
снова углубился в книгу. Они учились во втором классе. А в третьем
по-мальчишески тиранили и изводили слабого, беззащитного сироту Филаретова.
Узнав об этом, Сергей зашел в третий класс, стал убеждать ребят оставить
мальчика в покое. Уговоры не помогли. Тогда второй класс во главе с Боткиным
дал третьему бой и выиграл сражение. Филаретова больше не трогали. В середине учебного года Боткин предложил своему другу
начать изучение программы первого класса, с тем чтобы весною окончить пансион и
осенью этого же года поступить в университет. Белоголовый заколебался. — У меня свое правило — не торопиться. Но Боткин стал доказывать, что не стоит терять год,
напомнил, как он при поступлении в пансион из пятого перешел в четвертый класс. — Так то ты! — отвечал Белоголовый. —
Вы, Боткины, все гениальны. Спор продолжался несколько дней. В конце концов
Белоголовый сдался. Эннес был недоволен затеей, но неожиданно двое
учеников из первого класса тоже решили осенью поступать в университет. Это уже
становилось вопросом престижа, придавая еще больше веса частному пансиону
господина Эннеса. а с ними еще Шор и Кнерцер начали готовиться в
университет. Заниматься приходилось много, особенно по физике. Программы
частных пансионов в те годы не согласовывались с университет сними. Пансионерам помог учитель Давидов. Он порекомендовал
им в репетиторы студента пятого курса Рубинштейна. О посещениях Рубинштейна Белоголовый через многие годы
писал: «…Ходить к нему составляло для нас целое путешествие через всю Москву и
я с наслаждением вспоминаю об этих длинных походах в нашей вечно весело
настроенной компании; часто, утомленные длинным путем по знойным улицам н
проголодавшись, мы дорогой покупали у разносчика печеные яйца и ситный хлеб и,
сделавши привал на лавочке у ворот какого-нибудь дома, с великим аппетитом, тут
же на улице уничтожали свои незатейливый завтрак». Рубинштейн старательно занимался со своими учениками.
Боткин все усваивал быстро. Его молодой репетитор относился к физике с той же
страстностью, с какой два его брата — Антон и Николай — к музыке. Теперь, когда Боткин и Белоголовый усердно готовились
к вступительным университетским экзаменам, в доме на Маросейке среди старших
стали часто вспоминать Московский университет: рассказывали о холерном годе, о
том, как студенты при общем паническом страхе в городе не робели и самоотверженно
работали в трудных условиях. И не только медики, а и словесники. Рассказывались и забавные истории. Павел Петрович
Боткин, большой весельчак и шутник, любил прихвастнуть перед молодежью своей
студенческой удалью. — Как-то, — рассказал он, — я надел
поверх форменного костюма красные панталоны и вышел на площадку лестницы.
Заметьте, что в то время был у нас субинспектором некто Понтов, человек
придирчивый и мелочный, мы же таких не терпели, и я порешил ему досадить. Понтов,
находясь в нижнем этаже, заметил вопиющее нарушение — студента в красных
штанах. Гром и молния! Он побежал по лестнице вверх, ко я успел снять свои красные
штаны… Походил он по площадке, заглянул в аудиторию. Вот-вот поймает того, кто
в красном, а я как ни в чем не бывало верчусь около. Понтов, верно, решил, что
ему привиделось, спустился вниз, а я опять штаны на форму — И на лестницу.
Верите ли, пять раз гонял субинспектора вверх и вниз! Так и не попался. Василий Петрович тоже рассказывал брату и его товарищам
разные эпизоды из университетской жизни тридцатых годов — о студентах Герцене,
Огареве. Станкевиче. — В те же годы учился и Лермонтов, — сказал
он как-то И вдруг прочел не слыханные никем раньше стихи поэта: Святое место! помню я, как сон, Твои кафедры, залы, коридоры, Твоих сынов заносчивые споры: О боге, о вселенной и о том, Как пить: ром с чаем или голый ром… Наконец была прочтена последняя глава последнего
учебника, и «в первых числах июля мы всей нашей компанией отправились в
университет подавать прощение о допущении нас к экзаменам… все шли весело…» —
вспоминает Белоголовый. Экзамены прошли хорошо. В протоколе Совета Московского
университета от 6 сентября 1850 года п. 110 появилась запись: «Присутствию Совета
г-н ректор объявил, что из числа лиц, державших в августе месячные устные
испытания на звание студента по медицинскому факультету, приняты по оному
нижеследующие…» Под номером седьмым значилось: Боткин Сергей.
|
|